Любовница по контракту - Страница 34

Паскуале стал целовать ее нежную шею, и Зуки откинула голову, чтобы дать простор его поцелуям. Он поднял край футболки, и она почувствовала, как его рука медленно движется вверх, вызывая в ней мучительное желание еще до того, как он дотронулся до ее груди. Захватив пальцами один сосок, Паскуале начал его ласкать, и она почувствовала, что ноги у нее подгибаются.

Он оторвался от нее и хриплым голосом потребовал:

– Сейчас!

– Да, сейчас… – вся дрожа, ответила она. – Да, Паскуале, да… сейчас.

Он молча поднял ее на руки и понес в спальню. Занавески были задернуты, и в комнате царил полумрак. Положив Зуки на огромную кровать, он стянул с нее футболку и кинул ее на пол.

Горящими глазами, как зачарованный, он смотрел на ее грудь.

– Дорогая… – пробормотал он и, склонившись над нею, захватил ртом сосок.

Зуки отдалась нахлынувшим чувствам. Тело пронзали горячие токи. Груди набухли, и Паскуале освободил их из тонкого лифчика, лаская нежными движениями рук и губ.

Не спуская с нее глаз, он сбросил с себя майку, расстегнул джинсы и стянул трусы. Когда она увидела мощную мужскую плоть, то невольно почувствовала себя восхищенным наблюдателем. Она медленно облизнула нижнюю губу, намеренно провоцируя, ничего не говоря, но многое обещая.

Паскуале лег рядом, внимательно глядя ей в лицо. Он попеременно гладил то одну грудь, то другую, наблюдая за ее реакцией, медленно проводя рукой по ее коже, лаская внутреннюю часть бедер, что привело Зуки в неописуемое возбуждение. Наконец он сжалился над ней и просунул руку под трусики, во влажное и горячее…

– Скажи, как тебе нравится, что ты хочешь, чтобы я сделал, – прошептал он у самых ее губ. – Я дам тебе все, все, что пожелаешь, дорогая. Только скажи.

Она была настолько поглощена своими ощущениями от прикосновения его рук, что плохо понимала, о чем он ее спрашивает.

– Хочу тебя, – хрипло отозвалась Зуки. – Только тебя.

Ей показалось, что Паскуале несколько расслабился. Она с восторгом смотрела, с какой поспешностью он снял с нее трусики, и нисколько не была смущена тем, что, достав из ящичка маленький пакетик, он стал его распечатывать. Но, наблюдая за тем, как он защитил себя – и ее – от нежелательных последствий их близости, она с трудом подавила в себе отчетливое, но совершенно нелогичное чувство разочарования, которое в ней вызвало это действие.

Однако все было забыто, когда он, шепча ей на ухо что-то невразумительное, мощным движением вошел в нее.

И внезапно остановился, почувствовав, как она напряглась от пронзившей ее мимолетной боли и непроизвольно вцепилась ногтями ему в спину.

– Madre di Dio, – прохрипел он странным шепотом.

Неужели догадался? – изумилась она. Конечно, догадался. Что же теперь будет? Такие мужчины, как Паскуале, не очень-то любят в своей постели девственниц. Что, если… он остановится?

Нет, он не сможет!

Не смог.

Забыв про боль, Зуки, ведомая каким-то неизведанным инстинктом, начала двигать бедрами, и Паскуале, судорожно вздохнув, поддался этому движению, сначала медленно, потом все быстрее и глубже – глубже и все более неистово. Каждый мощный толчок приближал ее к тому невыносимо восхитительному ощущению, в котором она не решалась себе признаться из боязни, что все окажется невероятным сном.

А когда это действительно началось, она была потрясена. Она даже вскрикнула от удивления, и его имя сорвалось с ее губ, когда на нее накатила первая волна блаженства, затем вторая, и еще одна. Паскуале напрягся в последнем судорожном движении и упал, зарывшись лицом в ее волосы.

Так они лежали в объятиях друг друга несколько секунд, а может быть, минут или даже часов. Сердце Зуки постепенно стало биться спокойно. Положив голову ему на плечо, она чувствовала себя тепло и безмятежно, как кошка, растянувшаяся у огня. Однако мысли ее путались, потому что ситуация ей была совершенно непонятна. Она не представляла себе, что может сказать или сделать Паскуале. Может, будет торжествовать: ведь она только что сделала то, чего поклялась никогда не делать?

Но, как было уже не раз, он удивил ее. Облокотившись, он посмотрел на нее почти виноватым взглядом.

– Зуки, ты позволила мне убедиться, самым что ни на есть худшим способом, что ты девственница.

Самым худшим способом? Он ее осуждает? Прикусив губу, Зуки отвернулась, но он повернул ее голову к себе.

– Я же мог причинить тебе боль! – прошептал он. – И причинил, верно?

– Совсем чуть-чуть.

– Если бы я знал, я был бы более нежным.

– Почему? Девственницы заранее с гордостью оповещают тебя об этом? – выпалила она, закрыв глаза, чтобы не заплакать.

Он прошептал что-то тихо и проникновенно, но она не открывала глаз.

– Зуки?

– Что?

– Открой глаза и посмотри на меня.

– Нет.

– Да.

Неохотно открыв глаза, она посмотрела на него с вызовом.

– Почему?

От его невероятно нежной улыбки она тут же растаяла.

– Хочешь, я покажу тебе, как это бывает, когда совсем не больно?

Когда он прижался к ней обнаженным телом, целуя ее шею и проводя пальцами сверху вниз – от груди до бедер, – она только и могла произнести дрожащим голосом: «Конечно, хочу», жадно предвкушая то, что должно было случиться. Вопреки ее благим намерениям, оказаться в постели с Паскуале было так же естественно, как дышать…

Прошло несколько дней.

Так вот что это значит – быть любовницей, думала Зуки, сидя в лифчике и трусиках и рассматривая себя в зеркале в спальне Паскуале. Из ванной доносился шум воды: Паскуале находился в душе, напевая что-то по-итальянски. Он был счастлив. Он всегда был счастлив после того, как они занимались любовью. Следовательно, он был счастлив почти все время, ехидно подумала она.